Подъем

Евгения Стасина

Весна в этом году выдалась на редкость теплой. Нет необходимости кутаться в огромные шали, спасаясь от не щадящего мартовского ветра, и отказывать себе в удовольствие пощеголять по оживающим улицам в любимых сапожках, опасаясь увязнуть в грязи коричневой замшей дорогой обуви. Даже птицы в этом году поют иначе. Словно сама природа решила вдоволь надо мной посмеяться, идя вразрез с моим душевным состоянием. Внутри, за показной улыбкой и блеском серых глаз, бушует буря смятения и полнейшего непонимания, как я умудрилась настолько запутать свою жизнь.

Останавливаясь перед окном, я придирчиво вглядываюсь в свое отражение, проверяю не выбились ли непослушные пряди из высокого хвоста, задерживаю свои пальцы на раскрасневшихся щеках, и несколько раз жмурюсь, пытаясь отогнать мысли о разговоре, который стоит в моей памяти, мелькая разнообразными картинками перед взором. Я захожу в дом крадучись, словно не имею никакого права осквернять это жилище своими мрачными думами, как-то воровато оглядываюсь по сторонам, отмечая, что Сергей уже вернулся из своей затяжной поездки и водрузил куртку на резную вешалку из белого дерева. Вокруг ни звука. Семен, как всегда, пропадает на тренировке, а Софья осваивает цвета в квартире моей свекрови, наверняка выслушивая от нее, как же ей не повезло с матерью. Я так и вижу, как Светлана Викторовна склоняет свою голову набок, недовольно цокает языком и выдает нечто, вроде: «Бедное дитя! Не волосы, а воронье гнездо! Вся в мать!». Для нее я всегда не так причесана, не так одета, не то говорю… Или устраивает ее на своих коленях, прижимая маленькую головку к груди, и, начиная поглаживать детские плечи, громко вздыхает. О чем она думает в этот момент? О том, что, как бы она ни любила свою внучку, смирится с тем, что единственный сын, достигший высот в строительном бизнесе, держащий в страхе своих конкурентов и твердо знающий, чего хочет, вопреки здравому смыслу предпочел связать свою жизнь с обыкновенной торговкой. Именно так она меня называет. И не спасает ни то, что я владею небольшим магазином, пользующимся популярностью, ни то, что по образованию я инженер-конструктор… Для нее я навеки — рыночная баба, коей она считает меня с той минуты, как впервые увидела за прилавком.

Огромное зеркало, перед которым я так часто задерживаюсь перед выходом, сегодня являет мне жуткую картину: губы поджаты, в глазах стоит страх, а руки потряхивает. Замерев перед дверью в гостиную, где я, наверняка, застану супруга, я сжимаю ладони в кулак, набираю побольше воздуха в лёгкие и, наконец, касаюсь рифлёной ручки, вздрагивая от скрипа дверных петель. Титов сидит в кресле, играя с бокалом, наполненным янтарной жидкостью, а по нездоровому блеску его глаз, отчего-то сейчас кажущихся черными, я явственно понимаю, что он уже изрядно принял на грудь. Сколько мы не говорили? Неделю? А у меня такое чувство, что в последний раз я видела его очень давно, в какой-то параллельной реальности…

— Пришла, — зло пронзая меня своим взглядом, то ли спрашивает, то ли констатирует факт моего присутствия. В голове звенит тревожный звоночек, но я не произношу ни слова, останавливаясь в центре комнаты. Что мне ему сказать? — Как отдохнула?

Я слежу за тем, как он отставляет бокал на журнальный столик, не выпуская меня из виду, неторопливо встает, засовывая руки в карманы брюк, и как хищник, медленно, с осознанием собственного могущества и превосходства, подходит ко мне, останавливаясь лишь в паре сантиметров.

— Ну и как? Он все так же хорош, как и прежде? — холодная сталь его голоса, заставляет меня вздрогнуть от осознания, что ему прекрасно известно, с кем я сегодня встречалась. Я цепляюсь взглядом за пульсирующую венку на его шее, скольжу своим взором по напряженной линии скул, так и не находя в себе сил заглянуть в глаза. Передо мной тот же Сергей, каким я впервые его увидела: жесткий, уверенный в своей правоте и не признающий никаких компромиссов…

— Не говори ерунды, — единственное, что приходит мне в голову.

Прекрасно зная, что ни к чему хорошему наш разговор не приведет, я разворачиваюсь, чтобы покинуть комнату, но грубые пальцы, сомкнувшиеся на моем предплечье, не позволяют мне удалиться, с силой возвращая обратно.

— Что? Даже не поцелуешь? — злая усмешка искажает его лицо, после чего губы жадно впиваются в мои. Он хочет меня наказать, хочет заставить страдать от этой близости, и мне ничего не остается, кроме, как подчиниться и обмякнуть в его руках, словно я тряпичная кукла. Наверно, проходит минута, прежде, чем он отталкивает мое тело на стоящий позади диван, и, тяжело дыша, возвращается к оставленному на столе стакану.

— Сереж, — знаю, что мой голос больше похож на писк, но никак не могу унять разрастающееся в животе предчувствие неминуемой бури.

— Лучше заткнись, — вновь наполняя бокал, командует он не оборачиваясь.

Сцепив свои пальцы в замок, я рассматриваю замысловатый узор диванной обивки и, больше не предпринимая попытки заговорить, начинаю считать в уме утекающие секунды.

— Чего тебе не хватает? — так и не развернувшись в мою сторону, спрашивает уже тише, взяв себя в руки за прошедшие десять минут молчания.

— Что? — удивляюсь нелепости его вопроса.

— Я спрашиваю, чего тебе не хватает?

— Не понимаю…

— Не понимаешь? — стремительно преодолев разделяющие нас метры, нависает надо мной и опускает свои ладони по обе стороны от моих бедер. — Денег? Внимания? Заботы? Скажи! Я всю голову сломал, пытаясь понять, чего еще ты от меня ждешь! Четыре года! Четыре года, я как какой-то юнец потакаю твоим капризам, исполняю твои желания. Ничего не прося взамен. Нет любви?! К черту, я готов мириться и с этим! Не хочешь светиться в прессе? Пожалуйста! Мне не привыкать эпатировать публику и плевать, что обо мне думают люди, когда я раз за разом прихожу один на эти чертовы светские сборища! Может, луну тебе с неба достать, чтобы ты перестала вспоминать своего бывшего?

Я, кажется, не дышу, слушая его тираду. Когда я вдруг стала такой холодной, что словно со стороны наблюдаю за драмой, где взрослый солидный мужчина, не знающий пощады для своих конкурентов, словно примеряет на себя образ Маши Медведевой, когда-то также недоумевавшей, чем заслужила пренебрежение со стороны собственного мужа?

— Хочешь к нему? — вновь хватая меня за рукав, поднимает мое тело с дивана. — Отвечай?

— Сережа! — больше не в силах сдерживать слезы, чувствую, как соленые дорожки стремительно стекают по моим щекам, пропадая где-то под воротом блузки. — Перестань!

— К черту! Давай, катись к нему, пока тебя не опередила очередная предприимчивая художница! Давай! — не обращая внимания на слабые попытки оказать сопротивление, тащит меня по коридору. — Давай! А я уже сыт по горло! Живи, как знаешь! Видимо, ты получаешь больное удовольствие, позволяя ему вытирать об себя ноги! Только не думай, что я стану ждать, пока он вдоволь наестся семейной жизни!

Вот так я оказываюсь за бортом. Стою и глупо пялюсь в одну точку, пока мое сердце бешено бьется в груди.

— Боже, — стирая влагу со своего лица, начинаю мотать головой, словно это поможет как можно быстрее осмыслить случившееся. Из-за двери раздается грохот, наверняка он крушит все, что попадается под руку. Даю голову на отсечения, что в эту самую секунду он вдребезги разбивает напольную вазу. К черту, она никогда мне не нравилась… Я устраиваюсь на ступенях и благодарю небеса за безветренный день, прячу лицо в ладонях, лежащие на коленях. И сижу. Сижу долго. Настолько долго, что успеваю отметить медленный переход солнечного полдня в приглушенные тона мартовского вечера.

— Семен переночует у моей мамы, — заставив меня вздрогнуть от столь внезапного появления, сообщает мне муж, устраиваясь рядом на выбеленных досках.

— Хорошо.

— Да, уж… — и вновь замолкает, погружаясь в свои размышления. Я бы многое отдала, чтобы суметь заглянуть в его мысли, понять, что он чувствует, помимо раздражения оттого, что я не стала к нему прислушиваться и все-таки встретилась с бывшим мужем. Чтобы, наконец, разобраться, к чему мы стремимся и одной ли дорогой следуем к своей цели, обходя стороной разговоры о чувствах. Разве, что только его ревность, которую он так и не научился скрывать в силу своего темперамента, мы обсуждали тысячи раз, громко, бурно, эмоционально. Не так, как когда-то с Андреем, а до изнеможения, до хрипоты в горле. Этого у него не отнять: Сергей обладает уникальной способностью вызывать во мне огромный спектр эмоций, о существовании которых я никогда не догадывалась.